Прагматизм не спасёт: только политическое единство даст региону устойчивость
Прагматизм не спасёт: только политическое единство даст региону устойчивость
Центральная Азия пытается стать самостоятельным центром силы, и это подкрепляться практическими шагами. Казахстан и Узбекистан как крупные страны в Центральной Азии на протяжении трёх лет ускоренно сближают свои позиции и углубляют сотрудничество — от экономики до безопасности. И мы наблюдаем попытку сформировать региональное ядро, хотя ядро выглядит двухцентричным. Однако вопрос в другом: способна ли эта модель — основанная на двусторонних соглашениях и взаимной выгоде — выдержать давление большой политики и интересов внешних игроков? Или же всё это только временная конструкция, которая рухнет при первой же попытке «перекупить» одного из партнёров?
За последние годы Токаев и Мирзиёев встречались чаще, чем любой другой дуэт региональных лидеров. Важнейшие среди этих встреч: переговоры в октябре 2024 года, когда в Ташкенте обсуждалось расширение экономической интеграции и строительство «транспортно-логистического пояса», и последующая встреча 29 марта 2025 года в Алматы, где лидеры провели неформальные консультации. Более практичным стал последний полноценный госвизит Токаева 14 го ноября 2025 года. На этой встрече был подписан новый пакет из 17 соглашений, из новых: охватывающий геологию редкоземельных металлов, управление трансграничными водами, цифровые частоты, совместные военные учения, медицинские технологии, нефтегазохимию и открытие таможенных представительств.
Это внушительный набор, который в любой другой части мира считался бы шагом к надгосударственным структурам. Но у Центральной Азии есть своя специфика: здесь всё держится на текущей конъюнктуре, интересах лидеров и внешнем давлении. И пока эта зависимость сохраняется, любые соглашения остаются хрупкими. Подписать документ — легко, а реализовать — сложно. Сохранить в условиях капитализма, тем более, практически невозможно, если появляется внешнее предложение «повыгоднее».
Китай, например, может с лёгкостью предложить лучшее финансирование для геологии или инфраструктуры. США — лучшие условия для логистики и цифровых сервисов. Россия — льготные тарифы, энергию, миграционные послабления. Любой из этих факторов может в одночасье изменить приоритеты отдельных стран.
В этом и есть реальная капиталистическая и включающая в себя геополитическая механика: если союзы основаны только на выгоде, они всегда нестабильны. Даже самые громкие договоры могут быть перебиты более выгодными альтернативами. Именно поэтому кооперация Казахстана и Узбекистана, а в дальнейшем и всего региона в нынешнем виде не способна создать устойчивый региональный фундамент. Она даёт пользу лишь отдельным правителям, но не создаёт защиты.
Особенно тревожно то, что Центральная Азия начинает становиться всё более привлекательной для внешних игроков именно в момент, когда Россия переживает собственные сложности. Если предположить гипотетически, что реальные демографические показатели России значительно ниже официальных и колеблются в диапазоне 75–85 миллионов человек, а не 140, как заявляет статистика кремля, то региональная расстановка сил меняется. А для сравнения — на данный момент, приблизительная совокупная численность населения Центральной Азии (5 стран) составляет 80–81 млн человек.
Центральная Азия объективно усиливается демографически, экономически и политически. Это увеличивает интерес крупных держав к отдельным странам региона и одновременно снижает возможности Москвы удерживать влияние, особенно если страны ЦА действуют разрозненно.
В таких условиях простые договоры между Казахстаном и Узбекистаном превращаются в инструмент конкурентного влияния великих держав. Каждая из держав стремится работать не с объединённым блоком, а с отдельными государствами — им так проще диктовать условия, формировать зависимость и влиять на политику. Поэтому нынешняя кооперация, какой бы активной она ни была, остаётся уязвимой. Её можно ослабить, разделить, заместить или перенаправить. Всё зависит от того, какие интересы будут превалировать внутри конкретных правительств.
Если у каждой страны сохраняется собственный руководитель, собственная элита, собственные интересы — то рано или поздно эти интересы неизбежно начнут расходиться. И удар придётся не по правителям, а по народу. Именно народ заплатит цену за то, что регион строит свою интеграцию на бумаге, а не на глубинных идеологических институтах.
Поэтому сегодня всё чаще звучит вопрос, который ещё недавно считался невозможным: что, Центральная Азия могла бы выиграть значительно больше при иной модели — при создании общего политического центра, единой идеологической рамки и даже, единого руководства? В виде Исламского Халифата, мощного наднационального института, с общей стратегией, единым блоком безопасности, единой водной стратегией и общей энергетической линией.
В таком сценарии ни Китай, ни США, ни Россия, не могли бы легко влиять на каждую страну в отдельности. Регион стал бы субъектом, а не объектом, и обладал бы значительным весом. Единый политический центр смог бы блокировать влияние личных интересов, устранить клановую конкуренцию и направлять ресурсы региона на долгосрочные цели. Стратегическая устойчивость была бы куда выше, чем в нынешней конструкции, где всё держится на воле двух президентов и удобстве текущей политической погоды.
Казахстан и Узбекистан уже сделали важный шаг, раздражающий колонизаторов. Но настоящий прорыв возможен только тогда, когда Центральная Азия сможет выработать общие правила игры, единый центр решений и структуру, которая не меняется при смене власти. Любая другая конструкция — всего лишь набор временных договоров, которые могут принести пользу сегодня, но обернуться серьёзными рисками завтра.
И поэтому главный вопрос звучит так: хочет ли Центральная Азия остаться набором отдельных государств, которые подписывают выгодные, но ненадёжные соглашения, или же она готова в будущем стать единым политическим организмом, способным защищать свой народ, а не интересы лидеров?
Поэтому единственной альтернативой нынешней рыхлой модели сотрудничества могла бы стать форма единого Исламского государства, в концептуальном смысле. Исторический пример Исламского государства был показателен тем, что она удерживала десятки народов и огромные территории не за счёт экономических выгод, а благодаря сильной централизованной власти, общей идеологической рамке и единому политическому центру. Исламская модель демонстрирует: когда существует единая система, общая миссия и надличностное управление, внешние силы не могут легко манипулировать отдельными правителями или разрывать территорию на сферы влияния. Для Центральной Азии подобный подход означал бы устойчивость, которую невозможно поколебать предложениями извне. Не союзы и меморандумы, а единое государство с общей идеологией Ислама, которую в религиозном плане и так исповедует население региона — вот единственный гарант долгосрочной самостоятельности региона.
Латыфуль Расых
